
Окурок
На тротуаре, возле облупленной скамейки, лежал окурок. Фильтр сплюснут, грязновато-жёлтый с прилипшими крошками песка. Рядом кружился бумажный фантик - ветер играл, подбрасывая его и роняя.
Мужчина, в сером пальто, остановился.
Окурок сразу бросился ему в глаза как пятно на чистой скатерти.
- Поднять бы, - подумал он. - Дело секундное, а улице чище. Да и самому как-то приятно будет: сделал доброе дело, пусть и маленькое.
Он уже было наклонился, но вдруг остановился.
- Грязь. Воняет. Потом и руки не отмоешь. Приду домой - жена учует. Подозрительная. Подумает, курил. Начнёт ворчать ...
Мужчина выпрямился и пошёл дальше. Сделал шаг, другой, третий ... и остановился вновь.
- Нехорошо, - подумал он. - Совсем нехорошо. Мог бы ведь. Вот он я - здоровый мужчина, не инвалид, не старик. А прошёл мимо.
В груди что-то неприятно шевельнулось, как будто мелкая заноза.
Вот что я за человек? Ради личного комфорта не могу поступиться небольшими неудобствами.
Он снова зашагал, размышляя и коря себя за чистоплюйство.
Вот если бы я его поднял - ну и что? Стало бы в мире чище и светлее? И кто я теперь, если не сделал ничего? Ни сейчас, ни сегодня, ни во всей своей жизни?
Мужчина шел, пинал листву и размышлял.
- А если не поднял - значит ли это, что я плохой человек?
Мысли жужжали, как мухи над липким вареньем.
Да, плохо поступил, - наконец признал он.
И даже было повернул назад. Но тут его осенила мысль: Погоди, а ведь я молодец! Я ведь об этом думаю, мучаюсь. Разве плохой человек стал бы мучиться из-за какой-то мелочи? Этих окурков - миллионы. На одном только Ганге, говорят, вода бурлит от мусора, а я ...
Он почти успокоился, даже лёгкая улыбка появилась на лице.
В этот момент к скамейке подошёл мальчик лет десяти. В руках - школьный рюкзак, на лице скука. Увидев окурок, мальчик брезгливо скривился, пнул его носком сапога к бордюру и пошёл дальше, шлепая по лужам не оглянувшись.
Мужчина проводил его взглядом и снова смутился.
Вот мальчишка не мучается. Просто пнул — и всё. А я хожу всё вокруг, да около, как глупый осёл на мельнице.
Мысли снова потянулись тяжёлой вереницей.
Может, именно это и есть слабость? Человек решительный не размышляет по часу о пустяках. Видит грязь - убирает. Или не убирает, и идёт дальше. Но не терзает себя. А я - что? Трепыхаюсь ...
Он замедлил шаг. Хотел вернуться, но ноги не слушались: то ли лень, то ли стыд. Казалось, что теперь, если он наклонится, кто-нибудь заметит, решит: "Ага, вот он, долго думал, да всё-таки решился".
И стало ещё хуже.
Домой он пришёл усталый, как будто из дальнего пути. Жена встретила его на пороге:
- Что с тобой? Ты какой-то хмурый.
Он улыбнулся, обнял её, поцеловал в щёку. Она отстранилась и принюхалась:
- Ты курил?
Он вздрогнул, хотел оправдаться, но лишь махнул рукой.
А на улице, под фонарём, окурок по-прежнему лежал у бордюра. Ветер снова гонял фантик, и, казалось, шептал: "Ну что ж ты, ну что ж ты ..."
